Сразу ничего не добьешся Виктория Самойловна Токарева Повести и рассказы Виктории Токаревой… Нежные, печальные, лиричные, полные психологизма картины нашего времени. Истории одиночества и непонимания, душевных и духовных метаний и — любви. Любви, которая зачастую становится лишь прекрасным эпизодом в сутолоке современной жизни, но иногда оказывается подлинным светом, раз и навсегда озаряющим наши серые будни… Виктория Токарева Сразу ничего не добьешся * * * Федькин проснулся ночью оттого, что почувствовал себя дураком. Бывает, внезапно просыпаются от зубной боли или оттого, что в ухо кто-то крикнет. Федькину в ухо никто не кричал, в его семье не было таких привычек, зубы у него тоже не болели, потому что были вставные. Федькин просто почувствовал себя дураком — не в данную минуту, а в принципе. Федькин лежал и припоминал разные намеки от разных людей. Он, как правило, опускал намеки, не сосредоточивался на них, потому что не верил в то, что он дурак, и потому что знал: те, кто просит, всегда ругают тех, у кого просят. Федькин смотрел в потолок. Потолок был белый, четкий,и как листок бумаги, он сам его белил два раза в месяц. Федькину больше всего в жизни нравилось белить потолки: стоять на чем-нибудь высоком и водить над головой кистью — в одну сторону и в другую. Федькин смотрел на свою работу, и настроение у него было грустно-элегическое. А за окном между тем начиналось утро. Утро начиналось для всех: для дураков и для умных. Федькин раскрыл пошире форточку, встал на цыпочки и поднял руки. Это был вдох. Федькин делал утреннюю гимнастику. Потом он помылся и сел за стол, а жена подала ему завтрак. Завтракают все — дураки и умные. И жены тоже есть у всех. Иногда бывает, что у дурака умная жена, а у умного — дура. У Федькина жена была не очень умная, но вовсе не дура. Она ходила по кухне, волосы у нее были собраны на затылке в хвостик и перетянуты резинкой от аптечной бутылочки. Федькин посмотрел на ее хвостик и почувствовал угрызения совести. — Зина, — сказал он, — а ты зря тогда за меня замуж вышла… — Почему? — удивилась Зина и посмотрела на Федькина. — Дурак я. — Вот и хорошо, — сказала Зина. — Что ж тут хорошего? — не понял Федькин. — Спокойно… Отворилась дверь, и на кухню вошла дочь Федькина — Лина. Полное имя было Лионелла — Федькин ее так назвал. Волосы у Лины были прямые и белые, ресницы тоже упрямые и тоже белые. — Пап, — сказала Лина, — я хочу в цыганский театр. — Иди. — Нет, я хочу поступить туда после десятого класса. Играть в пьесах. — В каких пьесах? — Ну… в каких… «Цыганка Аза», «Сломанный кнут»… — Ты же не цыганка. — Ну и что? В этом театре их нет. — А где же тогда цыгане? — удивилась жена Федькина. — Кочуют, — объяснила Лина. «Дура, — равнодушно отметил Федькин. — В меня…» Самое главное в этой жизни — точно определить свое место. Чтобы соразмерить запросы с возможностями. Когда Федькин вышел в это утро на улицу, он все про себя знал. И ему стало вдруг спокойно, не захотелось никуда торопиться. Он медленно шел, дышал и смотрел по сторонам. Если бы он был умный, то прочитал какие-нибудь стихи вроде: «Октябрь уж наступил, уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей…» Но Федькин Пушкина не знал и просто думал: «Хорошо-то как, Господи…» В холле перед кабинетом на красных плетеных стульчиках сидели люди, курили и беседовали, беспечно поводя руками. Они приходили сюда толкать и пробивать. Некоторые пробивали по два года. В первый год они расстраивались и даже болели на нервной почве, а ко второму году смирялись и находили определенное удовольствие в своей неопределенности. У Федькина не было секретарши, поэтому к нему шли прямо из коридора. Он отсылал их к своей начальнице, а начальница — к следующему, более высокому начальнику, у которого были две двери и секретарша. Там проситель застревал между дверьми, и его отсылали обратно к Федькину. Это походило на круговорот воды в природе: вода испаряется, попадает на небо, с неба падает на землю и т. д. Когда в холле появился Федькин, все замолчали, и он понял, что накануне говорили о нем. Прежде, когда Федькин шел мимо людей к кабинету, он напрягал лоб, лицо делал каменное, а взгляд устремлял в перспективу. Сегодня Федькин свой взгляд никуда не устремлял, а просто остановился и спросил: — Сидите? — Сидим! — дружно отозвались те, кто толкал, и те, кто пробивал. Федькин вошел в кабинет и закрыл за собой дверь, но дверь тотчас приотворилась, и в нее заглянул тощий и нервный молодой человек, как помнилось Федькину — чей-то сын. Он всегда грыз спички, и его пальцы от спичечных головок были коричневыми. — Здравствуйте, — сказал молодой человек. — Вы меня помните? — Еще бы, — сказал Федькин. — Как ваша фамилия? — Лесин. — А вы чей сын? — прямо спросил Федькин. — Лесина, — прямо сказал молодой человек. Федькин такого не знал. — Слушайте, — спросил он, — а вы умеете сны гадать? — Нет. — Садитесь. — Спасибо. — Лесин сел. — Мне бабушка говорила, что если приснится плохой сон, то надо сказать: «Куда ночь, туда сон…» — Куда ночь, туда сон, — повторил Федькин. — Нет, не сейчас, сейчас уже поздно. Федькин оторвал от календаря листок и стал ровно закрашивать его чернилами. Ему казалось, будто он белит потолок. Лесин смотрел и ждал, когда можно будет заговорить о своих делах, а Федькин про его дела уже слышал, и ему было неинтересно. — У вас есть родители? — поинтересовался он. — Конечно, — удивился Лесин. — Очень хорошо, — похвалил Федькин. — А вам не стыдно второй год не работать? — Так вы же мне не даете… — Я? — Ну а кто? Для того чтобы я начал работать, надо подписать бумагу, а вы эту бумагу не подписываете уже второй год. А я второй год хожу к вам, как на службу, и улыбаюсь вам, и делаю вид, что ничего не происходит. Вы — мой враг! — Глаза у Лесина стали четкие. — Я не враг, — поправил Федькин, — я просто дурак. — В каком смысле? — растерялся Лесин. — В умственном. — Понятно. — Лесин моментально поверил, и Федькина это обидело. — Я понимаю, — повторил Лесин, — но и вы меня поймите. Я два года ничего не делаю. Вы — дурак, а я-то при чем? — Займитесь чем-нибудь другим… — Почему я должен заниматься не своим делом? — Я всю жизнь занимаюсь не своим делом, — сказал Федькин. — Ну и хорошо вам? Федькин подумал и разочарованно щелкнул языком: — Скучно… — А кем вы хотели быть? — Маляром. — По-моему, это механическая работа, — пренебрежительно сказал Лесин. — А ты попробуй, — оскорбился Федькин, — попробуй побелить потолок, а я посмотрю, какая у тебя лестница получится. У меня, если хочешь знать, кисточка из Франции… Федькин стал рассказывать про кисточку, это было очень интересно. Лесин слушал и кивал, потом посоветовал: — А вы плюньте и идите маляром. — На кого плюнуть? — уточнил Федькин. — На всех. — На всех не могу. На жену мне неудобно плевать. За нее в молодости много сваталось, а она за меня пошла. — Если она вас любит — поймет, — сказал Лесин, и лицо его стало печальным, а голос ломким. Видимо, Лесина кто-то не понимал. — Она-то поймет… А вот знакомые… Сразу увидят, что я дурак. Из начальников в маляры пошел. — А вы сделайте так, чтобы вас уволили… Не сработались. — Не уволят… — задумчиво сказал Федькин. — Я ведь не вор, не алкоголик какой-нибудь. — Дурак — это очень серьезно! — Лесин поднял палец. — Вы просто недооцениваете. Услужливый дурак опаснее врага. — Я не услужливый. Я равнодушный. Нет… — Федькин расстроился. — Это не пройдет. — Ну а вы просто обратитесь к вашему начальству, — стал учить Лесин, у которого был опыт. — Подите поговорите — так, мол, и так… Может, войдут в положение… * * * Начальницей Федькина была женщина. Она приходила на работу в неопределенное время, и застать ее было сложно. Откладывать свое дело Федькин не хотел — боялся передумать, поэтому поехал к начальнице домой. Федькин, как правило, лифтом не пользовался, а ходил по лестницам пешком. Он прочитал где-то, что лестничные марши — это те же горы, а ходить по горам полезно для здоровья. Человек, который ходит пешком пятнадцать километров в день, живет дольше на пятнадцать лет. Дольше кого — Федькин не выяснил. Начальница жила на седьмом этаже. Федькин совершал восхождение, казак на Эльбрус, и дышал по всем правилам: три ступеньки — вдох, четыре — выдох, и, когда выдыхал, губы делал трубочкой. Дверь в квартиру начальницы никогда не запиралась. Было слышно, как она кричала басом: — Посмотри на себя! На кого ты похож? Спортсмен! Федькин тихо прошел в прихожую и остановился. Человек, на которого она кричала, был ее муж, маленький носатый старик. Он стоял в шлеме и крагах, походил на Али-Бабу или на одного из его сорока разбойников. — Аня, — тихо говорил Али-Баба, — отдай винтик. У меня мотопробег… — Ты пенсионер! — кричала Аня. — Возьми удочку и ступай на речку! — Аня, — тихо говорил Али-Баба, — отдай винтик, а то я с тобой разведусь. Считаю до трех раз… Раз… Два… Начальница вытащила из кармана винтик и кинула его на пол. Винтик покатился под диван. Али-Баба лег на живот и сунул под диван руку. — Здравствуйте, Анна Григорьевна, — вежливо поздоровался Федькин. Начальница обернулась, внимательно на него посмотрела и сказала мужу: — Встань сию секунду, ты компрометируешь меня перед сослуживцами. — Два с половиной, — лежа сосчитал Али-Баба. Он нашарил рукой то, что искал, потом поднялся, поправил шлем и с достоинством удалился. — У него есть кубок на первенство района, — с гордостью сказала начальница. Федькин вежливо промолчал. — Садитесь, — предложила она. — Что у вас? — Я хотел бы уйти с работы. — Куда? — Маляром. — Почему маляром? — удивилась начальница. — Мне нравится белить потолки. И у меня это получается. — А вы работайте на своем месте, а в свободное время белите потолки. — Нет. Мне хочется белить много потолков, а на своем месте я работать не хочу. — Обиделись? — Нет. — А в чем дело? — Просто я не подхожу… по уму… — Кто сказал? — насторожилась начальница. — Никто. Я сам узнал. — А давно вы об этом узнали? — Нет. Только сегодня. — А я знаю об этом пятнадцать лет, — сказала начальница и встала, — все пятнадцать лет, которые вы у меня работаете. И я вас очень прошу — не говорите больше никому, что вы дурак, и не вздумайте писать заявление, иначе в дураках оказываетесь не вы, а я. — Вы думаете о себе! — оскорбился Федькин и тоже встал. — Думаете о себе, когда речь идет об общем деле! — Общее дело не может пострадать из-за одного дурака. Федькин вернулся на службу и, не заходя к себе в кабинет, пошел к самому главному начальнику. Главный начальник был седой и красивый, только маленького роста. Внешне он походил на Наполеона Бонапарта, и его звали за глаза не Михаил Иванович, а Мишель. Мишель постоянно торопился и постоянно не успевал. Когда к нему кто-нибудь приходил, он вставал со своего стула и улыбался. По системе Станиславского существуют две настройки: сверху и снизу. Каждый начальник в разговоре с подчиненным соблюдает настройку сверху. Мишель придерживался настройки на равных — так, что посетитель иногда путал — кто из них двоих начальник. — Здравствуйте, Михаил Иваныч, — начал Федькин. Мишель встал и улыбнулся. — В двух словах, — попросил он. — У меня только полторы минуты. Федькин посчитал на руке два пальца и сказал: — Я дурак. — Получилось ровно два слова. — Дальше… — потребовал Мишель. — Все. — Раз вы понимаете, что вы дурак, — значит, вы уже не дурак. Федькин хотел возразить, но у Мишеля кончилось время. — Все! — сказал он. — Я должен лететь в Индию! Федькин вышел от Мишеля — оказался у секретарши. Потом вышел от секретарши — оказался в коридоре. Он медленно шел по коридору и думал о том, как отвратительно покрашены здесь стены, как неряшливо побелены потолки. А если бы сделать это по-настоящему, то у начальства, у всех, кто здесь бывает, возможно, менялось бы настроение. Потому что красота меняет настроение. А за пятнадцать лет, которые ушли неизвестно на что, он мог бы побелить много потолков и научить этому других. А время ушло. Ушло гораздо больше, чем осталось. И не случайно он проснулся сегодня среди ночи. В коридоре за низкими столиками на красных плетеных стульчиках сидели люди — курили и разговаривали, беспечно поводя руками. Некоторых он видел здесь по году и больше. Когда подошел Федькин, все замолчали, и он понял, что говорили о нем. Федькин хотел пройти дальше, в свой кабинет, но не сделал этого. Сел на красный плетеный стульчик, стал хлопать себя по карманам — искать сигареты. — Ну? — живо спросил Лесин, который сидел напротив. — Сказал им? — Лесин почему-то перешел на «ты». — Сказал… — Ну? — участливо спросили остальные. Федькин разочарованно щелкнул языком. Вид у него был расстроенный. — Так сразу ничего не добьетесь, — объяснили остальные. — Так сразу ничего не добьешься, — подтвердил Лесин. — Пробивай!